– Ди, ты как? – осторожно погладил его по голове Баг.
Выражение кошачьей морды было самое невозмутимое: отлично я, как же еще? – явно читалось на этой морде, а Богдану померещилось, что Судья Ди в ответ еще и чуть заметно пожал плечами. Минфа наклонился ниже и тоже потрогал кота: кот как кот, теплый, живой, совершенно нормальный.
Судья Ди между тем привычно сел и начал старательно вылизывать лапу.
– Ага, запачкался он…
– Конечно запачкался, еще бы – смотри, как тут грязно.
Тут кот встрепенулся и, оставив лапу, вскочил на все четыре.
– Ну уж нет, хватит! – воскликнул Баг и выбросил руку вперед, думая ухватить питомца за ошейник, но Судья Ди ловко присел, метнулся под ширму, и через мгновение что-то грохнуло в правой части комнаты.
– Окно! – Баг, опрокинув ширму, ринулся за котом не разбирая дороги. Богдан торопился следом. Грохот сапог наполнил гулкое, почти пустое помещение.
Решетчатая створка среднего окна была приоткрыта, и когда забывший о сообразных для гостей приличиях Баг широко распахнул ее и зажмурился от яркого света, то выяснилось, что окна этой стороны выходят в маленький садик – по-зимнему пустой и явно запущенный, посреди которого вздымало к небу черные тонкие ветви одинокое дерево.
– Между прочим, – пробормотал над ухом Богдан, – я не удивлюсь, если это, драг еч, окажется именно груша.
Еще какое-то время спустя
– А что это за покои такие, драгоценный преждерожденный? – приветливо улыбаясь, поинтересовался Богдан у пожилого дворцового служителя – ханьца лет без малого шестидесяти, невысокого и плотного, с круглым морщинистым простоватым лицом и в круглых очках; он появился во дворике буквально через минуту после того, как Баг, выбежав в сад с одиноким деревом, предположительно грушевым, довольно легко изловил хвостатого нарушителя, пристегнул к ошейнику поводок и, все равно не решаясь отпустить кота, сунул Судью Ди под мышку, откуда тот и свисал спокойно, привычно: морда и передние лапы с одной стороны, а зад и хвост с другой. Фувэйбин, впрочем, больше и не пытался куда-то бежать и как будто, по крайней мере внешне, даже стыдился стихийно прорвавшейся самобытности буйного природного нрава, крывшегося до поры до времени в неких глубинах его кошачьего существа. Правда, когда Баг уже хватал его и тянул из-за пазухи поводок, Судья Ди как раз самозабвенно рылся всеми четырьмя лапами в старых листьях и, откопав какую-то бумажку – ланчжун так и не разглядел, что это было: то ли просто некий обрывок, то ли целый скомканный лист, – схватил ее в пасть. Не зная, что теперь и думать, – а вдруг сожрет? – Баг хотел было выдрать добычу из зубов Судьи Ди, но тот сжал челюсти изо всех сил да вдобавок несильно, но вполне выразительно заехал хозяину пару раз лапой по руке: хорошо, что когти не выпустил, а то пришлось бы руку перевязывать – когтищи-то у хвостатого человекоохранителя такие, что дай Будда каждому; однако предупреждение выглядело совершенно недвусмысленным, не помогли даже “тридцать три Яньло”, и Баг оставил попытки до поры до времени – или сам выплюнет, или позднее с этим разберемся, когда кот пива захочет, а пока что не проглотит: большая бумажка-то, не разжеванная, никак в глотку не пролезет. Тем более что совсем рядом послышались шаркающие шаги того самого служителя. Так Судья Ди и торчал себе у Бага под мышкой.
– А это, изволите ли видеть, драгоценные преждерожденные, – часто кланяясь при виде важных особ, заговорил служитель, – изволите ли видеть, “Зал любимой груши”. Бывшие покои младшей супруги драгоценного преждерожденного Тайюаньского хоу по имени Цинь-гуй, небесной фамилии Чжу, что приходится родным племянником ныне здравствующего Сына Неба.
– А, так яшмовая супруга Тайюаньского хоу тут более не живет? То-то мы смотрим, что здесь такое запустение…
– Увы! – Старик почтительно сложил руки на груди и покачал горестно головой. – Нефритовая преждерожденная, а имя ей было Цюн-ну, почитай, как полгода изволила отправиться к Девяти источникам!<Одна из традиционных китайских метафор, означающих переход в иной мир, смерть. > Теперь здесь никто не живет.
– Отчего же так? – удивленно поднял брови Богдан. – Ну если не жить, так хотя бы работать здесь вполне было бы возможно.
– То верно, – склонил голову дворцовый служитель. – Но… – Он замялся. – Негоже мне говорить всякие глупости таким блестящим и просвещенным преждерожденным, уж увольте старика…
– Да отчего же? – наклонился к нему минфа. Оглянулся на Бага. Тот, равномерно поглаживая кота по башке, чуть заметно прикрыл глаза: хотелось бы знать, хотелось бы. – Что в том такого, чего вы не решаетесь сказать гостям Сына Неба? Нет, если речь идет о каких-то вещах, связанных с личной жизнью нефритовой особы Тайюаньского хоу, тогда, конечно, выспрашивать вас о них было бы верхом несообразности…
– Что вы, что вы! – Старичок всплеснул руками: очень живой, подвижный, охочий до жестов оказался дедушка. – Я, почитай, тридцать пять лет незаслуженно ем рис из дворцовых котлов, свое место и дело хорошо знаю. Какое там!..
– Тогда скажите! – постаравшись придать лицу самое дружелюбное выражение, какое только мог, попросил Баг. – Вы поймите, драгоценный преждерожденный, мы ведь не просто так спрашиваем, у нас есть причина, и серьезная.
– Да какой я драгоценный… Не смею, не смею! Вы по первости-то одарили меня, ничтожного, такой небесной милостью, а уж дальше прошу вас изволить еще раз явить милость и снисхождение и звать меня просто Янь… – Старичок опять принялся кланяться.